Раненный в руку его же собственным ножом, Кондратий Иванович все же опомнился и вскричал:
— В топоры их ребятушки, руби дьявольскую силу!
В это время двухметровые мужики с пламенем вместо голов выскочили из залы. Один ухватил Дарью и потащил в карету, второй развязал черный мешок и тотчас же швырнул его в дверь, подперев её снаружи бревном.
Бурый ядовитый дым валил из мешка. И скопцы вместе со своим грозным предводителем исходили слезой, чихали, рвались выйти. Но двери были заперты, а в окна заглядывали огненные рожи.
Кондратий Иванович с ревом выбил головой оконные рамы со стеклами, выпрыгнув во двор, поднялся с земли, потирая вздувшуюся на лбу шишку. Во дворе уже никого не было. Никаких огненных рож. Только мелькнули в проулке две черные кареты, влекомые тройками пегих лошадей. И подрессоренные экипажи укатили бесшумно, исчезли, словно черные привидения.
Кондратий Иванович в горечи, глядя на отравленных своих здоровенных псов и на братьев-охраннников, чьи глаза тоже остекленели от неизвестного яда, зарычал аки лютый зверь и ковырнул свой пупок окровавленным ножом.
Дико взвыл Мефодий Шумилов, вырывая длинные пряди волос со лба.
Горемир пришел в себя, поднял Еремея и Мартына и шепнул:
— Идемте отсюда, други! Нас попотчевали крепкой настоечкой, аж голова кружится, и чую я, если вовремя отсюда не уберемся, дадут такой закусочки, что после долго вспоминаться будет! Извини, брат Еремей, но, похоже, твою невесту укатил в свой дворец сам дьявол, не к ночи будь сие сказано! Идем теперь все к Франсуазе да выпьем по стакашку вина. После доброго веселья не помешает хорошее похмелье.
Но Еремей побежал к дому Матрены Ивановны Рукавишниковой. Там он сперва зашел в свою комнату во флигеле. Перед зеркалом он тщательно причесал на лысине три волоска. Потом ударил себя бутылкой по лицу, отчего под глазом у него тотчас всплыл большой синяк. Затем расцарапал гвоздем себе руки и в таком виде пошел дорожкой мимо грядок с зелеными полосками лука к купеческому дома. Матрена Ивановна оказалась дома.
— Я насчет Даши вашей! — с порога заявил Еремей. — Хочу прямо вас спросить: отдадите её за меня или нет?
— Так я — что, — вздохнула Марья Ивановна, — как уж Дарьюшка сама пожелает. С утра-то моей милушки нету. Думаю, пущай божьей красотой дивуется, погоды теперь благодатные. А что у вас за вид такой?
— Эх, Матрена Ивановна, за таким цветочком нужен глаз да глаз. Мефодий, помните, ухажер ейный был? Так ведь обрезался он у скопцов, а сегодня и Дашку украл, оттартал к ним, чтобы тоже обрезать!
— Ой! Убил! Ой! Убил! — заметалась по комнате Матрена Ивановна. Караул! Помогите!
— Да отбил я у скопцов Дашку! — похвастал Еремей. — Резня была лютая, я еле живой ушел. Кровь, порох отмыл, переоделся, и — к вам. Вот потому и вид мой такой, что я избитый весь. Сражался как лев…
— А Дашка где же?
— У скопцов-то её отбили, но прилетела дорогая генеральская карета, черные мохнатые руки Дашку в карету втянули и умчали. На чертей это очень похоже! Но, Матрена Ивановна! Дайте слово: спасу я Дарью, пусть моя будет.
— Я за неё слово дать не могу, да и разве с чертом сладишь? Я теперь же до коменданта дойду!
Через несколько минут Рукавишникова была уже в доме коменданта. Присела в книксене:
— Ты уж извиняй, батюшка Фома Фомич! Незваная пришла. Никогда бы не осмелилась обеспокоить. Но ты в городе главный! А я лишилась самого дорогого на свете, дочери моей ненаглядной.
— Что же случилось с вашей дочкой, неужели нашелся наглец, который посмел её обидеть?
— Мефодий Шумилов добровольно оскопился, а он Дарьин жених был. И решили скопцы Дарью оскопить, Мефодий её схватил на улице и отволок в стан.
— Неужто изувечили девчонку? — спросил комендант бледнея.
— Не успели! Главный-то уже ножик занес, а тут помешали ему.
— Кто же сей благородный человек?
— Квартирант мой Еремей Жуков. Да только спас-то он её спас, но тут же её какие-то черти огнеголовые в черную карету сунули и незнамо куда увезли. Еремея спроси, он лучше расскажет!
Проводив купчиху, он велел седлать коней. С несколькими казаками и офицерами промчался по нижнему городу. Кавалькаду сию сопровождал громкий лай собак из подворотен. Ворвались в скопческую обитель, постреляв и порубив всех оставшихся после прежней баталии собак-овчарок. Вбежав в обширную горницу, Девильнев замер: несколько обнаженных фигур метались в лужах крови, визжали и хрипели. В одной из фигур Девильнев распознал Кондратия Ивановича Селиверстова.
— Господь, гляди! Тела свои тебе жертвуем! — с воплем отсек Кондратий правый свой сосок, отчего тотчас же на месте запульсировало, засочилось огромное кровавое пятно, затем он отсек второй сосок.
Дурея от запаха теплой крови, Девильнев закричал:
— Вяжи их, ребята! Вяжи! Тащи всех в яму! Пускай прохладятся. Эк, разогрелся ты, Кондратий, что не дали тебе молодую девку загубить, покалечить? Совесть-то у тебя, старого, есть, али с соплями съел?
— Я её к Богу привесть хотел! Это ты, басурманин, тянешь её в ад! Вам бы блудить только, грешить телом своим, а тело надо готовить для Бога! Французская ты фуфряшка!
— Всех в яму! Смотреть строго, чтобы не один не сбежал, не порезался. Не давать им самой малой железки. Ни гвоздя, ни пуговицы, ни острой косточки, ни лучинки. Чтобы нечем им было бы повредиться. Лекаря им пришлите в ямшоную. И допрашивать всех: кто Дарью Рукавишникову увез?
23. БУРЯ НАДУЛА
31 октября ночью на Воскресенской горе был такой удар бури, что цветные ромбические стекла на комендантской веранде с жалобным звоном раскрошились. Во дворце из каминов вылетели уголья и головешки, едва не начался пожар.
Петух соскочил со своей жердочки и пребольно клюнул дремавшего в прихожей Шегереша в заднее место. Кот Васька, спавший на атласном тюфяке в шляпе, плаще, но без сапог, вскочил и принялся драть когтями дорогой персидский ковер. На него шумнул Данилка Хват.
— Кесь ке се? — спросонья по-французски спросил Девильнев.
— Буря, ваше высокоблагородие! — сообщил Данила. — Ветер сильный, не дай бог, если где-нибудь загорится. При таком ветре опять весь город сгорит как свечечка.
— Вели звонить в колокола, поднимайте полки, пожарных. А Шегереш пусть головешки с ковра уберет поскорее. Мне — подать трубку и шинель…
Всю ночь с отрядом Девильнев скакал по городу. Распоряжался. Где-то деревья вековые упали поперек дороги, где-то с дома крышу сорвало. Вернулся домой под утро. Только прилег, явились с докладом сыщики Адам Кучевский и Зиновий Иванов-третий.